О возможностях России нанести США «неприемлемый ущерб. Грозные «Тополя» беззащитны перед беспилотниками и диверсантами

Или лишается политических и экономических мотивов ее дальнейшего ведения. Достигается нанесением противнику таких потерь, компенсация которых возможна лишь в отдаленной перспективе. Также осуществим в случае разрушения всего экономического потенциала государства , в связи с чем дальнейшее ведение им борьбы ведет к необратимому ухудшению обстановки и, в конечном счете, к капитуляции .

Исторический опыт показывает, что принципом сдерживания любой агрессии является угроза неотвратимого и неприемлемого возмездия от государства , подвергнувшегося нападению. Агрессор всегда оценивает ожидаемые «плоды войны . и сопоставляет их с возможным ответным ущербом.

Неприемлемый ущерб служит для потенциального агрессора прогнозным ориентиром, сдерживающим его от нападения даже при наличии факторов, обеспечивающих ему военный успех. По сути, неотвратимость нанесения агрессору ответными действиями неприемлемого ущерба лишает его мотивов развязывания войны . И только ложный прогноз и авантюристическая неадекватность восприятия действительности элитами страны-агрессора могут толкнуть его к началу кровопролития. Тем не менее, эти субъективные факторы не уберегут агрессора от катастрофичных последствий его разрушительной политики .

Любое миролюбивое и экономически развитое государство для сдерживания (предотвращения) агрессии должно самостоятельно (или в составе коалиции дружественных государств) обладать демонстративной способностью нанесения агрессору неприемлемого ущерба . В этом случае потенциал сдерживания будет принят во внимание любым потенциальным агрессором.

В мирное время фактор неприемлемого ущерба требует от потенциального агрессора учета неизбежных собственных катастрофических потерь в подготавливаемой им войне . В период войны этот фактор воздействует на противника в рамках активной обороны .

Неприемлемый ущерб теоретически может воплощаться в трех наиболее характерных стратегических сценариях или их комбинациях:

- наименее трагический (с точки зрения последствий для мирного населения воюющих сторон), состоит в отражения агрессии посредством разгрома вторгшихся ударных группировок противника и выдворения их остатков с собственной территории. В результате агрессор теряет физическую способность к повторному вторжению и продолжению войны . Этот сценарий может быть реализован миролюбивым государством , имеющим явное военное превосходство над агрессором или, по крайней мере, примерно равный с ним боевой потенциал;

- реалистический , состоит в сдерживании эскалации агрессии за счет последовательного уничтожения высокоточным обычным оружием боевого и военно-промышленного потенциала неприятеля. При этом сценарии агрессор теряет политический смысл продолжения войны , хотя и сохраняет физическую возможность ее продолжения;

- наиболее разрушительный , но единственно возможный для более слабого в военном отношении государства , состоит в его способности (в случае вторжения агрессора) наносить ядерным оружием удары по заранее выбранным «целям-заложникам» агрессора, представляющим собой жизненно важные экономические объекты (например, АЭС, гидроузлы, плотины, энергетические установки, химические заводы, нефтяные терминалы), скопление живой силы неприятеля (воинские контингенты) и даже крупнейшие населенные пункты.

Наиболее скоротечным может быть третий сценарий, так как в результате разрушения ключевых объектов и, как следствие, острого ухудшения экологической обстановки, станет невозможной не только экономическая, но и военная деятельность воюющих сторон.

Разнообразие комбинаций из приведенных выше сценариев достаточно велико, однако, для обороняющейся стороны любая из выбранных комбинаций должна быть ориентирована на достижение в ответных действиях неприемлемого для агрессора ущерба.

Спектр воздействующих на агрессора факторов, влияющих на достижение неприемлемого ущерба , чрезвычайно разнообразен. В стратегическом смысле желательно, чтобы любая их совокупность была способна достаточно быстро обеспечивать физическую невозможность, а в военно-политическом смысле - целевую бессмысленность к продолжению агрессии , если она уже развязана. В этом и состоит сущность неприемлемого ущерба как универсального средства сдерживания агрессора от развязывания войны или ее продолжения.

Важно отметить и то, что способность к нанесению неприемлемого ущерба любым государством , владеющим высокоточным дальнобойным оружием , способным разрушать экологически опасные объекты агрессора и другие жизненно важные цели, уравнивает активно задействованную военную мощь противоборствующих сторон, находящихся на существенно разных уровнях экономического и военного развития.

В этой связи к числу наиболее сложных военно-экономических проблем относится вопрос ресурсного обеспечения способности государства для нанесения агрессору неприемлемого ущерба . Если в теоретических оценках ядерных войн есть некоторые исходные данные для расчета сил и средств сдерживания, то для анализа обычных (неядерных) сил и средств сдерживания дело обстоит много сложнее. При этом наиболее актуальной задачей является качественно-количественное обоснование состава и структуры постоянно задействованных неядерных компонентов вооруженных сил мирного времени – боевого потенциала ВС .

Поэтому расчет неприемлемого ущерба требует коллективно-эвристических оценок с привлечением к нему ученых и специалистов гуманитарных научных школ. Попутно заметим, что этот фактор оценки возмездия, равно как и вызванные разрушением материальных объектов человеческие жертвы в расчетах либо игнорируются вовсе, либо учитываются в качестве «сухого остатка». При этом недостаточный учет психологических факторов неприемлемого ущерба приводит – в мирное время - к завышению расходов на оборону или – во время войны – к превышению необходимого уровня самозащиты от агрессии и нанесению государству-агрессору неоправданно высокого ущерба, сопровождаемого массовой гибелью гражданского населения.

Фактор эффективности неприемлемого ущерба проверен многолетней практикой отношений между ядерными государствам ., между которыми не было ни одного прямого силового конфликта. Достаточно привести пример благоприятного разрешения Карибского кризиса в тот период «холодной войны , когда США имели семнадцатикратное превосходство над СССР в стратегическом оружии и в средствах его доставки к целям (5000 ядерных баллистических ракет против 300), но первыми проявили мирные инициативы.

«Неприемлемый ущерб», как важнейшая интегральная дефиниция в структуре оценок и практических действий любой оборонительной стратегии, не должен позиционироваться как устрашающий символ военной мощи. Если потенциальный агрессор будет сознательно введен в заблуждение и в итоге переоценит военную мощь своего противника, то это приведет к наращиванию им своих военных «мускулов». Это в свою очередь потянет гонку вооружений – ведь противник также будет вынужден наращивать свои затраты на оборону .

Может сложиться и иначе: агрессор, недооценив оборонную мощь своей «жертвы», пытается воспользоваться её «немощью», развязывая против нее военные действия .

Разумеется, оборонное строительство и военные приготовления не могут быть абсолютно транспарентны другим государствам . В современных условиях роль удержания секретов, особенно по «прорывным» военным технологиям и технологиям «двойного назначения», резко возрастает. Это связано не только с обеспечением военной безопасности .государства, но и с необходимостью противодействия военно-промышленному шпионажу и завоевания (удержания) рынков экспорта военной продукции.

Но при этом сильному в военном отношении государству не следует укрывать и замалчивать свой военный потенциал, способный нанести любому агрессору «неприемлемый ущерб». Он должен быть официально продекларирован, но не как средство устрашения, а как фактор сдерживания любой агрессии . В этом случае «неприемлемый ущерб» явится эффективной мерой

Леонид РЕШЕТНИКОВ, генерал-лейтенант службы внешней разведки России в отставке

Рубрика в газете: Мнения, № 2018 / 25, 06.07.2018, автор: Илья РЯБЦЕВ

– Мы живём в очень тревожное время. Причём, вот уже десятилетие, как уровень тревоги постоянно повышается. Некоторые даже называют переживаемый нами исторический период предапокалиптическим. И такие настроения небезосновательны. Наблюдается интерференция на первый взгляд совершенно разнородных процессов: неблагоприятные глобальные климатические процессы накладываются на многочисленные социальные и экологические проблемы, усугубляясь всё большей вероятностью возникновения крупного военного конфликта. Мы словно зависли над пропастью на рубеже двух эпох. Одна, Ялтинско-Потсдамская, устарела, демонтирована и по факту уже не работает. Другая – неумолимо надвигается, но пока ещё не сформирована и не артикулирована. ООН, почти семьдесят лет выступавшая как гарант и арбитр в международных отношениях, по сути уже не существует, превратившись в бессильную и плоскую карикатуру на саму себя.

– В исторической перспективе этот факт не кажется таким уж экстраординарным. Ялтинско-Потсдамская система, о которой вы упомянули, действительно достаточно эффективно работала в течение 70 лет. Но, как и всё в нашем бренном мире, постепенно закоснела, одряхлела и начала разлагаться. Как ни грустно, это естественный и неизбежный процесс. В своё время она была создана с учётом реалий послевоенной эпохи. Но мир с тех пор сильно изменился. Такое уже случалось прежде, причём неоднократно. Международные договоры, институты устаревают и закономерно умирают, как и люди. Как всё живое. Версальский договор, Лига наций и т.д. Ведь посмотрите, как сильно изменилась вся конфигурация мирового устройства. В число новых глобальных лидеров выдвинулись прежде отсталые гиганты – Китай, Индия, – совокупное население которых насчитывает без малого три миллиарда человек. Такой нам выпал жребий, мы действительно живём в переходную эпоху. Назрела необходимость в поисках нового консенсуса и создании новой системы международных отношений. Это – во-первых.

Во-вторых, прямым следствием этих глобальных изменений стало обострение геополитического соперничества. Что тоже естественно. Новые лидеры-гиганты в своё время не успевшие к послевоенному дележу мирового пирога, заявляют права на свою долю и активно стремятся расширить зону своих интересов, пространство своего политического и экономического влияния.

Как ни странно, складывающаяся конфигурация выгодна для России. Даже более выгодна, чем та, что существовала во времена Советского Союза, вынужденного перенапрягаться, затрачивая огромные ресурсы и усилия на поддержку контролируемых нами режимов в странах социалистического лагеря и дружественных государств третьего мира. Мы просто надорвались от этой непосильной ноши. Ведь, по правде говоря, все наши союзники были таковыми лишь формально. Мы просто управляли ими и в значительной степени финансировали. Цену этой небескорыстной, скажем правду, любви по принуждению, мы увидели, когда СССР вначале ослаб, а затем и вовсе рухнул. Все наши так называемые «союзники» мгновенно перебежали в стан наших геополитических соперников. Я, конечно, осознанно упрощаю, но, в сущности, так оно и было.

Сегодня всё иначе. У нас теперь есть не мнимый союзник, а очень мощный партнёр – Китай. Он ведёт самостоятельную внешнюю политику и не собирается «ложиться», безропотно уступать нахрапистому до наглости давлению коллективного Запада и его союзников. Эта независимая позиция КНР является существенным сдерживающим фактором и противовесом экспансионистским устремлениям западной коалиции во главе с США. То же самое Индия, ведущая себя гибко, но так же, как и Китай, совершенно независимо. То, что мы сегодня видим, наглядно иллюстрирует появление новых геополитических центров силы. Нравится это кому-то или нет, но однополярного мира больше нет. И этот очевидный факт мешает признать только уязвлённая гордость и упрямство. И, кстати, события последних пяти лет, наша активная и принципиальная внешнеполитическая позиция вернули Россию в число мировых сверхдержав, вновь сделали центром силы, что оказалось крайне неприятной неожиданностью для наших «партнёров», уже было свыкшихся с её региональным статусом.

Прежняя Ялтинско-Потсдамская система фиксировала реалии двуполярного мира. С одной стороны – коллективный Запад, с другой – Советский Союз и союзные ему страны социалистического блока. Затем СССР развалился, и началась непродолжительная эпоха тотального доминирования США. Сейчас ситуация в корне изменилась, но, как известно, к хорошему быстро привыкаешь, США никак не могут признать и принять реалий новой мировой конфигурации. И как раз именно это обстоятельство, эта инерция создаёт большое количество международных проблем. Активно практикуемая США в последние двадцать лет теория управляемого хаоса является ничем иным, как внешнеполитическим инструментом (наряду с разного рода санкциями), препятствующим формированию многополярного мира. Ведь обратите внимание, недовольство и последующая экспансия США неизменно направлены против стран, имеющих богатые природные ресурсы, занимающих стратегически важное географическое положение и проводящих независимую внешнюю политику. А все эти вечные лицемерные мантры о демократических свободах, нарушениях прав человека и защите угнетённых народов – всего лишь повод бесцеремонно вмешиваться в дела суверенных государств. Так было и с Сербией, и с Ираком, и с Афганистаном, и с Ливией, и с Сирией.

Таким образом, кризис ООН закономерен. Организация трещит по швам под влиянием двух факторов. Во-первых, ООН не в состоянии справиться с новыми реалиями зарождающегося многополярного мира. Во-вторых, она вынуждена постоянно уступать экспансионистскому давлению США, сознательно раскачивающих ситуацию и создающих хаос, охватывающий всё новые геополитические пространства.

– Складывается ощущение, что ситуация перманентно обостряется. Похоже, что англосаксы, как этническое ядро западного мира, перешли в наступление практически на всех международных площадках. Многие считают, что война уже началась, но ведётся пока в новых, гибридных формах.

– Эта истерическая, подчас на вид совершенно неадекватная экспансия Запада, эти нападки, санкции против России, Китая и других несговорчивых стран – являются рефлекторной реакцией англосаксонского мира на формирующуюся многополярность. Мир выходит у них из-под контроля, к которому они так привыкли за несколько последних столетий. Именно поэтому они и атакуют на всех фронтах и участках. Так что, да, в этом смысле война уже идёт. И она будет беспощадной, как война двух разных мироустройств, разных мировоззрений.

– Жаль только, что переформатирование мироустройства, рождение «прекрасного нового мира», как правило, сопровождается большими и кровавыми военными конфликтами.

– Надо чётко понимать характер и мотивы наших «партнёров». Они холодны и беспощадны. И всегда такими были. У них всё готово к войне. Больше того, она (война) нужна им позарез. Но по всем понятным причинам они не решаются её начать, вынужденные соблюдать осторожность. К счастью, наличие ядерного оружия, в нашем случае парадоксально являющегося фактором мира, пока удерживает их от атаки. Они боятся неприемлемого ущерба. Как и всякий хищник, они готовы атаковать только наверняка, т.е. практически безнаказанно, как это было, например, с Сербией. Так что не следует поддаваться вредным и опасным иллюзиям: настрой на войну у политико-формирующей западной элиты однозначный.

Поворот оверштаг, смена курса, который решительно совершил наш президент, реформа и перевооружение армии – всё это произошло вследствие понимания нашим политическим руководством, президентом того факта (а, может быть, и разведывательная информация была), что наши партнёры готовятся нанести глобальный опережающий удар. Чтобы раз и навсегда решить проблему с веками стоящей у них поперёк горла Россией и русским миром. Что нам делать? Гарантия против агрессора только одна: убедительность и однозначность свидетельств того, что такого рода авантюра не только не приведёт к победе, но полностью погубит человеческую цивилизацию, по крайней мере в том виде, в каком мы её сегодня знаем и представляем. В связи с этим вспоминается высказывание, приписываемое А.Эйнштейну: ««Я не знаю, каким оружием будут сражаться в 3-й мировой войне, но в 4-й мировой войне будут сражаться палками и камнями». Так что остаётся только благодарить Бога за то, что в этот исторический момент у нас оказалось такое политическое руководство, такая разведка, такие аналитические службы, которые смогли адекватно и реалистично оценить уровень смертельной угрозы. Правильно оценить и принять своевременные меры. Поскольку не все до сих пор понимают: вопрос стоял о жизни и смерти. И счёт уже шёл на годы. Фактически был запущен счётчик обратного отсчёта. Но тут мы, весьма неожиданно, расстроили этот мрачный сценарий, показав, что чаемой Западу долгожданной виктории не будет, будет тотальный неприемлемый ущерб.

Беседовал Илья РЯБЦЕВ

В 70-е годы прошлого столетия человечество сознало, что массовое использование ядерного оружия порождает глобальные катастрофические явления, такие как «ядерная ночь», «ядерная зима» и «огненный шторм». Ядерные удары с чрезвычайно сильными синергетическими эффектами, многократно усиливающие действия первичных поражающих факторов, могут привести к гибели земной цивилизации. Казалось бы, что осознание этого достаточно, чтобы поставить и решить вопрос о запрещении и ликвидации ядерных вооружений. Вопрос о ликвидации всех запасов ядерного оружия и о запрете его производства был озвучен в громких заявлениях Михаила Горбачева, в бытность его руководителем СССР. Ныне, в духе последнего генсека, такие заявления озвучил президент США Барак Обама. Однако слова Горбачева так и остались словами. Думаю, что заявления президента США не приведут к запрещению ядерного оружия. Сегодня мы наблюдаем обратное, к странам, уже имеющим ядерное оружие, добавляются все новые «члены ядерного клуба». Это закономерный процесс, так как обладание ядерным оружием делает его владельца способным защитить себя от более сильного агрессора и быть неизмеримо сильнее в военном отношении по сравнению с теми, кто такого оружия не имеет. Это обстоятельство стало более важным, чем соображение о возможной ядерной катастрофе.

Политика «изгоизации» и действия США и НАТО подталкивают к обладанию ядерным оружием. Конкретными и наглядными примерами подобного рода действий могут служить агрессивная война НАТО против Югославии в 1999 году и интервенция США и их союзников против Ирака в 2003-м. Сейчас США и Израиль разрабатываю варианты военной акции против «изгоя» Ирана. Кстати, некоторые политики в США и НАТО причисляют к «изгоям» и Россию.

Политика «добрых» отношений между государствами и главами этих государств, заключение новых соглашений в этой области, это важно и нужно, но не может быть гарантией от обострения обстановки между государствами и в мире вплоть до самих крайних пределов. В сложившихся условиях имеется единственный путь предупреждения ядерной войны - сделать ее недопустимой (опасной) для тех, кто собирается ее начать, и тех, кто собирается в ней участвовать.

Сделать войну недопустимой возможно только при условии, что страна-агрессор не начнет ядерную войну, если будет знать, что после ее ядерного удара он получит для себя неприемлемый (недопустимый) ущерб в результате ответной реакции со стороны, подвергшейся нападению, или в качестве нежелательных экологических последствий собственного удара.

При таком подходе применение одного показателя «неприемлемого ущерба» недостаточно. Необходимо ответить на другие вопросы - например, будет приемлемый и непоправимый ущерб?

Под неприемлемым для агрессора ущербом будем понимать такой ущерб, предварительная оценка которого вынуждает его отказаться от агрессии, так как выгода от данной акции становится ниже возможных нежелательных последствий ответного удара. Неприемлемый ущерб обладает сдерживающим свойством.

Под непоправимым ущербом будем понимать ущерб, приводящий к катастрофическим последствиям, сопоставимым с мировой экологической катастрофой, то есть ущерб, подрывающий биосферу Земли и имеющий непредсказуемые катастрофические глобальные последствия для всего мира.

Под приемлемым для агрессора ущербом будем понимать такой ущерб, предварительная оценка которого побуждает к агрессии, так как после его ядерного превентивного удара он получит для себя приемлемый (допустимый) ущерб в результате ответной реакции со стороны, подвергшейся нападению.

После ратификации нового Договора СНВ и его выполнения у каждой из стороны останется 1500 боевых блоков, что значительно больше, чем требуется для решения задачи сдерживания. Как уже отмечалось многими экспертами, для сдерживания агрессора достаточно несколько сот ядерных боезапасов, которые достигнут целей и нанесут неприемлемый ущерб в результате ответной реакции со стороны, подвергшейся нападению. Потери блоков в ходе нанесения ответного удара не учитывались. Вместе с тем потери боевых блоков зависят от многих факторов и условий, основными из которых будут: наличие и эффективность системы ПРО; способность ядерного вооружения сохранять боевую эффективность в условиях воздействия противника; особенности и способы применения СНП агрессором, предназначенных для поражения вооружения и обеспечивающих систем ракетных войск.

Манипуляции ценами на нефть и валютные атаки на рубль обернулись для США неприемлемым ущербом.

Главная причина устойчивого роста курса рубля (почти на 10%) и такого же роста мировых цен на нефть на протяжении последней недели в том, что внешняя финансово-экономическая атака на Россию захлебнулась. Организаторы ценовых манипуляций на нефтяных рынках и валютных спекуляций исчерпали имевшиеся резервы, не добившись желаемых результатов. Массового недовольства политическим руководством России и роста протестных настроений вызвать не удалось. Напротив, принятые антикризисные меры сопровождались такой широкой общественной поддержкой, что впору на повестку дня ставить вопрос перехода к мобилизационной экономике.

Наиболее заметное падение курса доллара США произошло сразу после начала торгов в последний рабочий день недели: 6 марта он опустился ниже «психологически значимой» отметки 60 рублей, до 59,978 рубля. Одновременно подешевел и евро, до 66,099 рубля. Если вести отсчёт с «нижней точки», с середины декабря 2014 года, то к настоящему моменту рубль укрепился на 20-30% по отношению к доллару и евро. Наиболее прямо и очевидно укрепление курса российской национальной валюты происходит, конечно, на фоне подорожания поставок нефти на мировых рынках, марки Brent до $60,81 за баррель и WTI до $50,88. Однако динамика курса рубля в данном случае не является простым отражением роста цен на нефть: скорее всего, обе тенденции развиваются параллельно под влиянием общей причины.

Такой общей причиной является прекращение манипулирования мировыми ценами на нефть и спекулятивной валютной атаки на российский рубль. Авторы, разработчики, заказчики и исполнители финансово-экономического блицкрига ставили перед собой главной целью спровоцировать в России полномасштабный кризис, вызвать массовое недовольство и, в конечном счёте, смену власти на проамериканский режим. Такой курс был принят США после воссоединения Крыма с Россией, начало восстания на Донбассе и приближения неизбежного краха киевских властей.

Манипуляции с ценами на нефть и спекулятивная атака на рубль, начатые прошлой осенью, были лишь одним из инструментов антироссийской агрессии. США и их сателлитами был подготовлен и осуществлён государственный переворот на Украине, в результате которого к власти в Киеве пришли радикально-националистические, антироссийские силы. Которым оказывается разносторонняя политическая, дипломатическая, информационная финансовая и другие виды поддержки, вплоть до поставок оружия и военных инструкторов. Против российских граждан, компаний и организаций были объявлены финансовые и экономические санкции.

Использование этих довольно разных инструментарий требует от США и его союзников различных ресурсов, включая финансовые затраты, что оборачивается определёнными издержками. Неизбежно периодически встаёт вопрос о результатах: о том, как соотносятся затраты по той или иной статье с достигнутым эффектом. Одним словом, не обесценивается ли вред, нанесённый противной стороне, собственным ущербом, несоразмерно большим. И не пора ли провести «реструктуризацию» средств нападения.

Издержки Евросоюза, на который легло основное бремя ответных санкций, для США не представляют большого интереса. Но «финансово-экономический блицкриг» против России и для них сопровождался рядом чувствительных минусов. Жертвами направленного снижения мировых цен на нефть стали проекты расширения в США добычи и экспорта сланцевых нефти и газа, в которые были вложены солидные инвестиции. Более того, в США началось широкомасштабное закрытие «обычных» нефтяных буровых установок, которые начали становиться убыточными. С другой стороны, запасы нефти в США достигли рекордного уровня, 444 млн баррелей, создавая соблазн начать игру на повышение цен на «чёрное золото».

Перечисленные минусы для США совершенно не уравновешиваются соответствующим ущербом России. Нежелание стран − лидеров Евросоюза, в первую очередь Германии и Франции терпеть всё большие убытки от эскалации украинского кризиса привели к установлению шаткого, но всё-таки перемирия и началу выполнения Минских соглашений. Предпринятые финансово-экономическим блоком Правительства России антикризисные меры, помогли во многом купировать негативные последствия санкций, снижения цен на нефть и обменного курса рубля. Были задействованы средства Резервного фонда, пересмотрен государственный бюджет на предмет отказа от излишеств.

Главное, что настораживает США, что в итоге принятые против России меры не просто не принесли желаемого результата. Напротив, в большинстве своём они привели к обратному эффекту: страна не только выстояла, но и получила импульс к развитию. Антикризисные финансово-экономические меры, предпринимаемые пока в рамках действующей либерально-монетаристской парадигмы, показывают её ограниченность и недостаточную эффективность. В пересмотренном государственном бюджете, несмотря на сопротивление либералов, остались неприкосновенными расходы на оборону и социальные выплаты.

Ещё один важный знак: сокращение расходов на государственный аппарат политическое руководство страны решило начать с себя, с заработной платы высокопоставленных чиновников, начиная с главы государства и депутатов Госдумы. Разительный контраст с «шоковой терапией» 1992 года и «дефолтом» 1998 года, когда все издержки кризиса возлагались на народные плечи, на чём олигархи и коррупционеры даже ухитрялись наживаться. Таким образом, на повестку дня встаёт вопрос о переходе к мобилизационной модели экономики. Эти обстоятельства вынуждают США пересмотреть эффективность антироссийского инструментария, в частности, поискать более действенных средств, чем манипуляции с ценами на нефть и спекулятивные атаки на рубль.

Подвижные грунтовые ракетные комплексы «Тополь» еще могут послужить до 2019 года.
Фото из каталога «Оружие России»

Публикация в американской газете Wall Street Journal статьи «Мир без ядерного оружия» послужила началом очередного витка дискуссий за безъядерный мир. Ее авторы – бывшие госсекретари США Генри Киссинджер и Джордж Шульц, бывший министр обороны США Уильям Пери и бывший председатель сенатского Комитета по Вооруженным силам Сэм Нанн – призвали «великие державы» начать процесс полной ликвидации ядерных вооружений.

На протяжении последующих двух лет институциональная база «безъядерного движения» укрепилась. В Гарвардском университете запущен проект по проблемам ликвидации ядерного оружия, аналогичный проект инициировал Международный институт безопасности. Эксперты в области безопасности стран ЕС создали Люксембургский форум, призванный вырабатывать стратегические проекты в области нераспространения ядерного оружия и ядерного разоружения. Гарвардский университет провел конференцию, посвященную 20-летию подписания Договора о РСМД и перспективам придания ему универсального характера. Следующим шагом стала международная конференция в Осло, организованная Гарвардским университетом и Институтом Гувера, в работе которой приняли участие делегации 128 государств. В Париже состоялась учредительная конференция нового движения «Глобальный нуль» (Global Zero), после чего администрация президента США попыталась вывести обсуждение вопросов ядерного разоружения на международный уровень.

Ключевые его положения были озвучены в Пражской речи Барака Обамы, впоследствии принесшей ему Нобелевскую премию мира.

КТО СПОТЫКАЕТСЯ О КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ ПОЛИТИКИ

В усилившейся дискуссии в рамках концепции Global Zero все громче слышны голоса тех, кто ставит под сомнение адекватность традиционных подходов к определению будущего ядерного оружия и предлагает пересмотр понятийного аппарата и концепций, «унаследованных от прошлого». В этой связи обращают на себя внимание попытки внедрения в массовое сознание российской группой либеральных теоретиков ядерного сдерживания ряда спорных тезисов, направленных на пересмотр содержания категории «неприемлемый ущерб», которая является основополагающим понятием в большинстве дискуссий о перспективах отечественных ядерных сил. Декларируемые тезисы позволяют зачастую прийти к радикальным взглядам на будущее ядерного оружия как инструмента защиты национальных интересов Российской Федерации. На фоне втягивания Москвы в обсуждение концепции Global Zero и ожиданий Запада от России практических шагов по ликвидации своих ядерных вооружений обсуждение этого вопроса приобретает особую остроту.

Основа выдвигаемых идей по пересмотру концепции неприемлемого ущерба изложена в книге «Россия и дилеммы ядерного разоружения» под редакцией Алексея Арбатова, Владимира Дворкина, Сергея Ознобищева, изданной в ИМЭМО РАН в 2012 году, в которой весьма рельефно выдвинута группа тезисов.

Первый – главным недостатком подхода, базирующегося на использовании категории «неприемлемый ущерб», является его неопределенность.

Второй – величина неприемлемого ущерба зависит от исторических, экономических, социальных, психологических и других факторов, различных для всех государств. Известные критерии Андрея Сахарова, Роберта Макнамары и европейских аналитиков (полагавших достаточным для сдерживания несколько единиц боезарядов) носили сугубо теоретический характер, а результаты обширных исследований в этой области нельзя признать успешными.

Третий – дискуссия с целью определения согласованной величины неприемлемого ущерба в практическом отношении бесплодна.

Четвертый – в качестве критерия сдерживания более целесообразно было бы принимать примерный баланс потенциалов ответного удара. Гарантия взаимной способности ответного удара, оставаясь в центре стабильности, может впредь предполагать существенно пониженные критерии нанесения ущерба и менее жесткие требования к условиям выполнения этой задачи.

В военно-политический лексикон термин «потенциал гарантированного уничтожения» в 1967 году ввел министр обороны США Роберт Макнамара, тесно связывая его с понятием неприемлемого ущерба. Сам Макнамара следующим образом определял эту связь: «Краеугольным камнем нашей политики остается сдерживание от нанесения ядерных ударов по США или их союзников. Это становится возможным для нас путем сохранения способности к нанесению неприемлемого ущерба любому отдельно взятому агрессору или коалиции агрессоров в любой момент в процессе обмена ядерными ударами, даже в случае внезапного первого удара. Выше упомянутое может быть определено в качестве нашего потенциала гарантированного уничтожения».

Значения критериальных показателей неприемлемого ущерба были определены как поражение одной трети советского населения и двух третей промышленности СССР. Эти количественные значения были получены безотносительно оценок того, что действительно могло сдержать СССР, а с учетом эффективности ядерных ударов по густонаселенным районам. В 1960-х годах аналитики Пентагона полагали, что предложенный Макнамарой критерий неприемлемого ущерба обеспечивается доставкой 400 Мгт к объектам поражения на территории СССР. Критерием Макнамары руководствовался Вашингтон при определении количественного состава и боевых возможностей стратегических наступательных вооружений, которые должны были обеспечить его достижение в любых условиях развязывания военного конфликта.

Ближайшие помощники Макнамары Алан Энтовен и Уолтер Смит высказывались по этому поводу весьма определенно: «Сдерживание было переведено в гарантированное уничтожение, а гарантированное уничтожение – в количественные показатели достаточности... Главной причиной, почему мы остановились на 1000 ракетах «Минитмен», 41 подводной лодке «Поларис» и примерно около 500 бомбардировщиках, было то, что эффект от дальнейшего увеличения их числа был бы меньшим, чем связанные с этим затраты».

До Макнамары также существовали различного рода оценки масштабов применения ядерных сил, однако выражаемые не в терминах неприемлемости последствий, а в терминах требований к ядерным силам. Макнамара и его команда оказались первыми, кто поставили и решили вопрос о достаточности наносимого противнику ущерба. Тем не менее заслуживают внимание оценки «домакнамаровского периода»: критерий Гарри Трумэна – обеспечение «убийства нации» доставкой 400 ядерных боеприпасов (ЯБП); критерий Комитета стратегических оценок США – обеспечение «убийства нации» доставкой 100 ЯБП; американские исследования 50-х годов – потери 40% населения и 60% производства, обеспечивающиеся доставкой 50 ЯБП; критерий Германа Кана – прекращение исторического развития страны путем поражения 50–100% населения.

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ЯДЕРНОЙ ВОЙНЫ

В 70-х годах понимание критериев неприемлемого ущерба значительно углубилось. В целях оптимизации применения ядерных сил США, а также замедления восстановления экономики противника в случае войны стали учитывать не только прямой, но и косвенный ущерб экономике. Отсюда берет свое начало концепция выборочных ударов по ключевым отраслям промышленности. Аналогичный подход был применен американцами и к оценке собственной уязвимости на региональном, отраслевом и общенациональном уровнях. С одной стороны, это позволило выработать к началу 80-х годов комплексный подход к проблемам защиты гражданского сектора вместе с военным планированием, мобилизационной подготовкой экономики, а также к ведению переговоров о сокращении стратегических ядерных вооружений. С другой стороны, это привело к более глубокому осознанию критериев неприемлемого ущерба, что позволило, например, уже в конце 70-х годов отойти от критерия Макнамары и начать использование критерия Гарольда Брауна (известного физика, министра обороны в администрации Джимми Картера). По критерию Брауна неприемлемый ущерб с учетом различных факторов обеспечивался доставкой 200 боевых блоков мегатонного класса, то есть по отношению к макнамаровским оценкам был снижен в два раза.

В 80-х годах подходы к выработке критериев неприемлемого ущерба дифференцируются в зависимости от характера и варианта удара, важности объектов и дополняются качественными характеристиками состояния государства как социально-экономической и политической общности. В этот период зарождается актуальный и по сей день подход к идентификации критериев неприемлемого ущерба, базирующийся на определении возможных постядерных состояний и минимизации их количества. Базовая идея такого подхода в западных исследованиях была высказана Артуром Катцем в его работе «Жизнь после ядерной войны. Социальные и экономические потрясения после ядерной атаки по США», опубликованной в Кембриджском университете в 1982 году. В частности, выделялись следующие состояния страны:

– биологическое выживание разрозненных групп людей при отсутствии какого-либо управления ими и полном развале страны;

– региональное выживание при сохранении отдельных звеньев административно-политической структуры и отсутствия централизованного руководства ими на общенациональном уровне;

– государственное выживание, при котором сохраняются жизнеспособные общенациональные органы управления;

– социально-политическое выживание, при котором государство в целом сохраняет способность контролировать обстановку и проводить независимый курс на международной арене.

Необходимость конкретизации и параметризации указанных состояний на сегодняшний день выступает в качестве основного источника проблем методологического характера. До конца эта задача не решена. При этом уже к середине 80-х годов уровень развития математических инструментов позволял обеспечить связь между идентифицированным постядерным состоянием субъекта или объекта сдерживания с количеством доставляемых ЯБП, которое можно рассматривать в качестве одного из измерений критерия неприемлемого ущерба (КНУ). В частности, англосаксонские «фабрики мысли» давали следующие ответы на этот вопрос.

Стэндфордский институт: нанесение выборочных ударов 750-1250 ЯБП малого класса мощности по предприятиям 15 базовых отраслей промышленности США приведет к потери 33% производственных мощностей этих отраслей. При этом сохранившиеся мощности будут не в состоянии функционировать с прежней эффективностью. Валовый национальный продукт США не превысит 65–75% довоенного уровня. Время восстановления – 9 лет.

Кембриджский университет: удары 300–800 ЯБП различной мощности нанесут неприемлемый ущерб США.

Корпорация РЭНД (сокращение от Research and Development – научно-исследовательские разработки): нанесение ударов 200–300 ЯБП приведет к нарушению региональных экономических связей, вследствие чего экономика США не будет представлять собой единое целое; а удары по территории США 500 ЯБП по 550 кт и 200–300 ЯБП по 100 кт приведут к полному развалу экономики. Потери населения составят 65% (через неделю после нанесения ударов без учета мер защиты).

На современном этапе при идентификации критериев неприемлемого ущерба наибольшее распространение получили подходы, связанные с оценками уровня поражения военного и экономического потенциалов и временем их восстановления, а также подход, базирующийся на использовании математической геополитики, в частности, использующий понятия геополитического статуса и геополитической дистанции. Оба они базируются на необходимости конкретизации постядерных состояний объекта сдерживания.

Таким образом, на протяжении нескольких десятилетий понятие «неприемлемый ущерб» выступало в качестве основополагающего при рассмотрении таких категорий, как паритет, стратегическая стабильность, превосходство, сдерживание, военно-стратегический баланс. Это позволило обеспечить успешное решение вопросов, связанных с проблемами разоружения, заключения договоров о сокращении вооружений или при принятии решений о направлениях дальнейшего развития стратегических вооружений. Тем не менее сейчас ставится вопрос о пересмотре сложившихся подходов.

ВЗГЛЯД С ДРУГОГО БЕРЕГА

Итак, рассмотрим более детально упомянутые ранее тезисы, являющиеся, по мнению их авторов, достаточным основанием для отказа (либо пересмотра сути) использования категории «неприемлемый ущерб».

Первый – главным недостатком подхода, базирующегося на использовании категории «неприемлемый ущерб», является его неопределенность. При рассмотрении концепции неприемлемого ущерба наиболее сложной является задача формирования цели ядерного конфликта и ее соотнесение (взвешивание) с получаемыми потерями и выгодами. Как было показано выше, эта задача связана с идентификацией постядерных состояний государства-агрессора и их минимизацией. Сложность решения проблемы идентификации КНУ обусловлена проблемами чисто методологического характера, вызванными невозможностью полного учета в формальных моделях всего множества значимых факторов. Однако несовершенство существующего методологического инструментария ни в теоретических, ни в прикладных исследованиях никогда не являлось достаточным основанием для их прекращения. Скорее наоборот, этот факт должен выступать в качестве движущей силы на пути к развертыванию и интенсификации широкомасштабных исследований по данной проблематике. В качестве примера можно привести задачи, которые решались математиками десятилетиями и столетиями, – доказательство гипотезы Пуанкаре, великой теоремы Ферма и другие.

Второй – величина неприемлемого ущерба зависит от исторических, экономических, социальных, психологических и других факторов, различных для всех государств. Критерии Сахарова, Макнамары и европейских аналитиков (полагавших достаточным для сдерживания нескольких единиц боезарядов) носили сугубо теоретический характер, а результаты обширных исследований в этой области нельзя признать успешными.

Несмотря на сложность решения и гиперпараметричность задачи идентификации критериев неприемлемого ущерба, их спектр не ограничивается только критериями Сахарова и Макнамары.

Действительно, психологический характер сдерживания признан давно. Обусловлено это осознанием того, что итоговым объектом сдерживания фактически является высшее руководство государства – потенциального агрессора, как орган, принимающий решение. В этой связи роль психологической функции в составе механизма силового стратегического сдерживания не ставится под сомнение. Прежде чем связывать влияние психологических факторов на критериальные значения показателей неприемлемого ущерба, отметим, что в настоящее время специалистами выделяется два направления исследований неприемлемости последствий:

– определение объективных уровней неприемлемости, предполагающее комплексный анализ различных сфер функционирования государства в условиях воздействия средств вооруженной борьбы;

– определение субъективных (воспринимаемых) уровней неприемлемости, предполагающее анализ механизма принятия «порога неприемлемости» и базирующееся на том факте, что для анализа неприемлемости важна не столько собственно оценка «физического» ущерба, сколько оценка его восприятия.

Очевидно, что существует различие между объективным и субъективным уровнями неприемлемости ущерба. Причем значения показателей второго из них могут оказаться на порядки меньше первого.

Признание существования субъективных уровней неприемлемости последствий позволяет некоторым исследователям минимизировать традиционные уровни ущерба до одного – нескольких боевых блоков, доставляемых к территории противника. При этом в качестве основных аргументов в пользу своей правоты используются не научные инструменты, а высказывания известных политиков, достоверность которых проверить не представляется возможным. Такой подход породил целое семейство субъективных критериев неприемлемого ущерба. К их числу относятся так называемые критерии Мао Цзэдуна (90% населения применительно к своей стране), Шарля де Голля (несколько боевых блоков), Джона Кеннеди (несколько боевых блоков), Рональда Рейгана (один боевой блок) и другие.

Само существование именно этих, часто цитируемых субъективных КНУ носит весьма условный характер. Причины этого обусловлены тем, что сделанные видными политическими деятелями заявления велись не в контексте обсуждения проблематики неприемлемого ущерба, а поэтому являются лишь информационной посылкой оппонентам о возможной реакции обороняющейся стороны на применение вероятным противником против нее ядерного оружия. Так, в основу критерия Мао Цзэдуна положен посыл, свидетельствующий о декларативном безразличии к наличию у оппонента ядерного оружия. Кстати, в период ядерной монополии такого рода политика была характерна и для советской дипломатии. Посылы Кеннеди, Рейгана и де Голля говорят о том, что даже при падении одного блока на их территорию агрессор получит ядерное возмездие. Тем самым в заявлениях известных политических лидеров прослеживается одна и та же мысль о недопустимости ядерного шантажа со стороны вероятного противника. Только в основу стратегии Мао Цзэдуна положена стратегия защиты слабого от сильного, а в основу американских лидеров – защита сильного от сильного. Поэтому и значения критериальных показателей заявляемого субъективного КНУ существенно отличаются: слабый игрок декларирует безразличие, заявляя о верхней границе неприемлемости, а сильный игрок говорит о нижних значениях этого параметра.

В целом, не отрицая существование субъективных уровней неприемлемости последствий вооруженной борьбы, необходимо констатировать, что достоверность сформулированных ранее субъективных критериев Мао Цзэдуна, Шарля де Голля, Джона Кеннеди, Рональда Рейгана до настоящего времени не подтверждена результатами ни индуктивных, ни тем более логико-дедуктивных методов анализа.

Третий – субъективные критерии неприемлемого ущерба не могут рассматриваться в качестве требований к перспективной группировке СЯС при планировании ее развития по следующим причинам.

Прозвучавший в определенный исторический период тезис, тем более из уст политиков стран – вероятных агрессоров, не может рассматриваться в качестве требований, предъявляемых к развитию СЯС Российской Федерации. Эта информация может выступать лишь в качестве рабочей гипотезы о существовании субъективных уровней неприемлемости у военно-политического руководства вероятного агрессора. Более того, очевидно, что одним – двумя боевыми блоками нанести объективно неприемлемый ущерб (имеется в виду физический) государству-агрессору невозможно. При этом может оказаться, что сдержать противника можно угрозой применения одного, двух и так далее ЯБП. То есть критериальные значения субъективно неприемлемого ущерба могут простираться от одного боевого блока вплоть до значений объективно неприемлемого ущерба. Однако какова достоверность такой оценки и каков временной интервал прогнозирования на основе таких оценок, насколько будет эффективен механизм стратегического сдерживания, опирающийся на субъективные уровни неприемлемости? Достоверных ответов на эти вопросы современная наука дать не может.

Действительно, эффект от угроз, базирующихся на использовании субъективно неприемлемого ущерба, в существенной мере зависит от психологических аспектов принятия решений ВПР страны-агрессора, что приводят к нестационарности его значений. Например, в некоторый момент времени вероятность сдерживания вероятного агрессора с опорой на ограниченный (единичный) потенциал СЯС может оказаться весьма существенной, а в следующий – уже нет. Все дело в том, как в текущий момент времени вероятный агрессор воспринимает потенциальный масштаб последствий применения ядерного оружия.

Таким образом, представленные выше аргументы позволяют констатировать, что концепция субъективных критериев неприемлемого ущерба, имея свое самостоятельное значение, в целом позволяет решать лишь ограниченный круг ситуационных подзадач (в основном – оперативное оценивание ситуации или ее краткосрочный прогноз), возникающих в процессе решения задачи стратегического сдерживания. Следовательно, при таком подходе ситуация неопределенности категории «неприемлемый ущерб» многократно возрастет, и в первую очередь из-за практически полного отсутствия в настоящее время математического аппарата, обеспечивающего учет психологических и поведенческих аспектов принятия решений вероятным агрессором при развязывании им крупномасштабного военного конфликта.

Четвертый – дискуссия с целью определения согласованной величины неприемлемого ущерба в практическом отношении бесплодна.

С данным тезисом нельзя не согласиться, если его авторы имеют в виду согласование значений критериальных параметров неприемлемого ущерба с вероятным агрессором. А если вести речь об обсуждении затронутой проблемы российскими военными экспертами, то выдвинутый тезис противоречит имеющейся практике научного обоснования решений, принимаемых в военно-политической сфере. Подобного рода дискуссии велись ранее и ведутся в настоящее время, только происходят они в формате встреч «за закрытыми дверями» по вполне понятным причинам.

В качестве критерия сдерживания было бы более целесообразно принимать примерный баланс потенциалов ответного удара. Гарантия взаимной способности ответного удара, оставаясь в центре стабильности, может впредь предполагать существенно пониженные критерии нанесения ущерба и менее жесткие требования к условиям выполнения этой задачи.

НАДО ЛИ НАМ СОКРАЩАТЬ СВОИ СЯС?

При таких формулировках возникает ощущении о подмене цели существования СЯС. Как будто вместо решения задачи по обеспечению обороноспособности страны нам предлагают в качестве цели рассматривать формирование баланса с противостоящей стороной, который в рамках концепции Global Zero может привести к полному ядерному разоружению Российской Федерации. В докладе «Модернизация ядерной стратегии США, состояние и структура сил», составленном комиссией под руководством генерала Джеймса Картрайта (до лета 2012 года – вице-председатель Комитета начальников штабов – «НВО») для неправительственной организации «Глобальный нуль» констатируется, что современные ядерные арсеналы США и России «значительно превышают то, что является необходимым, чтобы соответствовать разумным требованиям сдерживания». В связи с этим в докладе предлагается сократить ядерные арсеналы США и России до 900 стратегических боеголовок и только половину этих ЯБГ держать оперативно развернутыми, а остальные – в резерве. Эти 450 оперативно развернутые ЯБГ находились бы в состоянии готовности к запуску в пределах от 24 до 72 часов. Резервные ЯБГ могли бы быть готовы к оперативному развертыванию в «пределах недель или месяцев».

Первопричиной необходимости и развития СЯС, обладающих гарантированной возможностью нанесения неприемлемого ущерба в любых условиях обстановки, является масштаб угроз военной безопасности Российской Федерации, которые необходимо парировать. Необходимым (но не достаточным) условием для постановки вопроса о радикальном снижении ядерного потенциала России является снижение масштаба угроз Российской Федерации. По имеющимся прогнозам военно-политической обстановки в период до 2030 года она останется крайне нестабильной и конфликтной на всех стратегических направлениях. На этом фоне постановка вопросов о ядерном разоружении России не столь безобидна, как это пытаются преподнести нам западные партнеры.

Таким образом, пересмотр концепции неприемлемого ущерба возможен только при значительном снижении масштаба внешних угроз военной безопасности и наличии подтверждающих этот факт долгосрочных достоверных оценок, либо при радикальной трансформации цивилизационных основ мироустройства (хотя трудно надеяться, что все жители Земли вдруг станут гуманистами).

С учетом сказанного выше можно сделать несколько обобщений и утверждений.

Несмотря на изменившуюся военно-политическую обстановку, масштаб угроз военной безопасности России не уменьшился, а, скорее, изменил свой характер. В условиях наращивания боевых возможностей сил общего назначения НАТО во главе с США и придания им явно выраженных наступательных возможностей; дальнейшего развертывания ПРО США, роль которой в условиях ограниченных потенциалов СЯС противостоящих сторон существенно возрастает, провоцируя страну, обладающего ею, к превентивному удару; отказа США от подписания юридически обязывающего документа о ненаправленности ПРО США против России – задача сохранения достаточного потенциала СЯС РФ сохраняет свой высший государственный приоритет.

В условиях невозможности со стороны Российской Федерации обеспечить достаточно эффективное безъядерное парирование действий США в военно-технической сфере ответ на вопрос о стабильности такой геополитической ситуации можно дать словами одного из наиболее ярких умов холодной войны, нобелевского лауреата по экономике Томаса Шеллинга: «Ситуация является устойчивой, когда ни одна из сторон не может уничтожить другую, независимо от того, нанесет ли она удар первой или второй, то есть когда ни одна из них не может, используя выгоду первого удара, уничтожить способность другой стороны нанести ответный удар».

При детальном рассмотрении тезисов, направленных на формирование позиции по отказу от применения на практике категории «неприемлемый ущерб» или придания этой категории новых смысловых наполнений, даже на уровне логического анализа выявляется широкий спектр их внутренних противоречий. Поэтому основания для отказа от концепции неприемлемого ущерба являются бездоказательными, а достаточность СЯС должна определяться через объективные уровни неприемлемого ущерба, который, в свою очередь, должен сохранить свою роль «внешнего дополнения» по отношению к моделям развития СЯС.

Дискуссия по вопросам ядерного сдерживания не должна являться плодом умозрительных рассуждений военных теоретиков. Те, кто ратует за радикальное сокращение СЯС, не приводят убедительных доказательств, что безъядерный мир будет более безопасным. Предлагаемые разоруженческие инициативы не опираются на результаты математического моделирования двусторонних боевых действий ядерных сил. Необходимо признать, что любая дискуссия о будущем ядерных сил России, ведущаяся в таком тоне, придает риторике схоластический характер, превращая обсуждение вопросов о будущем ядерного оружия в особый вид литературного творчества.