Боо тпвет цбл фатзп. Экономическое учение А
Именно во Франции XVIII века люди впервые задумались о том, какое разрушительное воздействие на эконо-мику оказывает административная си-стема управления хозяйством.
Конечно, то, как управлялась эконо-мика в те давние времена, заметно от-личалось от хорошо известной россия-нам практики администрирования, сложившейся в сталинские времена и разрушенной лишь к самому концу ми-нувшего столетия. И тем не менее се-рьезный историко-экономический ана-лиз позволяет обнаружить множество общих черт. Причем в принципиаль-нейших вопросах.
Так, в частности, во Франции XVIII века государство жестко регламентиро-вало всю хлебную торговлю. А ведь если вспомнить, какое значение для жизни людей имел тогда хлеб, можно факти-чески констатировать, что это админи-стрирование пронзало сердцевину всей хозяйственной системы. Относительно свободный рынок был явлением маргинальным.
Деятель Просвещения
В 1774 г. систему регламентации хлебной торговли по-пытался разрушить назначенный генеральным контроле-ром финансов Франции Анн Робер Жак Тюрго, барон де л’Ольн — крупный ученый-экономист и талантливый госу-дарственный деятель. Наверное, именно он может считать-ся первым реформатором либерального толка в мировой истории. Людвиг Эрхард, Лешек Бальцерович, Вацлав Кла-ус, Егор Гайдар и многие другие экономисты, сочетавшие науку и практику реформирования, должны числиться его последователями. Более того, реформы Тюрго не только предшествовали всем другим либеральным реформам в мире, но и на два года опередили выход в свет знаменито-го «Богатства народов» — теоретической ос-новы либерального мировоззрения.
Тюрго вполне может быть отнесен к числу деятелей Про-свещения, точнее, к их экономическому крылу—так называе-мым физиократам. Однако в отличие от большинства физио-кратов он не только писал статьи для энциклопедии Дидро и д’Аламбера, не только создавал научные трактаты, но в ос-новном проявлял себя на административном поприще.
Тюрго появился на свет в 1727 г. в знатной и обеспе-ченной, хотя не слишком богатой нормандской семье. Впрочем, как младший сын своего отца, он не мог претен-довать на фамильное достояние и должен был посвятить себя какой-либо службе. Поначалу предполагалось, что он по окончании Сорбонны станет священником. Тюрго дей-ствительно получил сан и некоторое время фигурировал как аббат де Брюкур. Но постепенно юный аббат пере-смотрел старые взгляды и решил избрать себе иное по-прище.
В течение нескольких лет он оставался в университете, где выступал со своими первыми научными трудами, в ко-торых чувствовалось влияние Джона Локка. Однако Тюр-го с самого начала был ориентирован не столько на фило-софию, сколько на практические экономические вопросы. В частности, уже в 22 года он проанализировал знамени-тый кредитный эксперимент Джона Л о и показал, к каким последствиям должен приводить выпуск большого количе-ства бумажных денег. Тюрго пришел к выводу, что спасти бюджет при помощи денежной накачки невозможно, а по-тому надо иметь эффективно работающую экономику.
В 50-х гг. он познакомился с энциклопедистами и стал своим человеком в интеллектуальных салонах. Однако ин-теллектуальная атмосфера, которая, казалось бы, должна полностью захватывать такого человека, как Тюрго, окуты-вала его на самом деле лишь в свободное время. Уже в 1752 г. Тюрго переходит на административную работу. Все, что он напишет, будет делаться, так сказать, без отрыва от произ-водства.
На «ручном управлении»
В 34 года Тюрго занял крупную должность интенданта, т.е. главного государственного чиновника, в провинции Лимузен и начал осуществлять свои первые преобразова-ния. Он лично просвещал темные массы. Отдал дань даже идее распространения картофеля среди местного населе-ния и лично поглощал этот экзотический овощ за обедом. Но главный вопрос, которым приходилось заниматься ин-тенданту, — это, естественно, сбор земельного налога.
Тюрго полностью в духе просвещенного абсолютизма вел кропотливую работу по составлению земельного када-стра. Он собирал точные сведения о состоянии земледе-лия, дабы не мучить суровыми поборами налогоплательщи-ка и определить, кто, как и сколько может реально платить в королевскую казну. Административный аппарат у либе-рала Тюрго начал работать как часы. Ежемесячно местные аббаты — единственные представители Просвещения в де-ревенской глуши — передавали в Лимож — главный город провинции — подробные сведения о доходах и убытках ча-стных лиц, о том, кто и как пострадал от разного рода объек-тивных обстоятельств.
В еще большей степени приходилось Тюрго занимать-ся «ручным управлением экономикой» в период голода, свалившегося на Францию в 1769-1770 гг. Рынок в хлебной торговле не работал, и интендант лично пытался обеспе-чить приток зерна в голодающую провинцию. Он органи-зовал негоциантов и израсходовал государственные сред-ства на закупку хлеба в нескольких портовых городах. Затем зерно из государственного фонда тщательно распределя-лось между голодающими. Одновременно для людей, не имеющих источника дохода, организовывались обществен-ные работы на строительстве дорог и в благотворительных мастерских. Но по-настоящему поддержать жизнь провин-ции с помощью такого рода мер было практически невоз-можно, в чем интендант постепенно и убедился.
Тюрго пришел в отчаяние. Он стонал под тяжестью взя-того на себя бремени, жаловался генеральному контроле-ру финансов на непосильность работы, но тем не менее тянул воз и даже отказался от предложенного ему повыше-ния — перевода интендантом в Лион, второй по величине город страны. Постепенно вызрело убеждение: наладить работу администрации можно лишь в том случае, когда в стране действуют более либеральные принципы хозяйство-вания. Интендант начал писать из Лиможа в Париж док-ладные записки.
Прежде всего Тюрго обосновывал необходимость отме-ны ограничений, существующих в хлебной торговле. Он подготовил и переслал генеральному контролеру финан-сов проект эдикта о свободной торговле хлебом.
Но этими предложениями Тюрго не ограничился. Ин-тендант сформулировал положение об ошибочности про-текционистской политики во внешней торговле и о необ-ходимости свободы международных хозяйственных связей. Наконец, он разработал и записку о том, что нельзя иметь нормальную кредитную систему, если государство пресле-дует кредиторов, взимающих процент с заемщика.
Решение всех этих вопросов невозможно организовать в отдельно взятом Лимузене. Тюрго постепенно убедился в том, что реформы необходимы всей Франции. Тем не менее интендант получил возможность осуществить в сво-ей провинции некоторые экономические эксперименты. Так, в частности, он отменил натуральные повинности по перевозке казенных грузов и ремонту дорог, заменив их на специальный налог. Второй эксперимент — предоставление возможности подданным, подлежащим рекрутской повин-ности, нанимать вместо себя добровольцев для службы в армии. Как в том, так и в другом случае Тюрго высвободил время и силы эффективно работающих крестьян для не-посредственного производства, позволив им не отвлекать-ся на дорожные работы и армейскую службу.
«Место, на которое никогда не рассчитывал»
При застойном режиме Людовика XV ни наука, ни госу-дарственная деятельность не могли принести удовлетворе-ния Тюрго. Только восшествие на престол молодого Людо-вика XVI и связанная с этим перетряска правительства предоставили интенданту из Лиможа внезапный шанс про-явить себя как реформатора.
Быстрое выдвижение Тюрго произошло не столько благодаря его интенсивной деятельности, сколько благо-даря удачному стечению обстоятельств и внезапно открыв-шимся личным связям. Его школьный товарищ оказался близок к фавориту молодого короля, и Тюрго вызвали из Лимузена для того, чтобы поставить на должность... мор-ского министра. Это был внешне нелепый, но весьма эф-фективный в условиях административной системы ход. Тюрго вошел в состав высшей государственной админист-рации, получил личный доступ к королю и буквально сразу же оказался переведен на пост генерального контролера финансов, к занятию которого он фактически готовился всю жизнь.
Назначение Тюрго не означало сознательного стремле-ния короля к либерализации экономики. Людовик хотел изменить положение дел в стране, но озабочен он был, ско-рее, проблемами пополнения госбюджета. Тюрго же пре-красно понимал, что перед Францией стоят экономические проблемы, далеко выходящие за рамки одной лишь фискаль-ной сферы. Реформатор готовился действовать в крупных масштабах, однако король, который хотя и был умен, да к тому же неплохо образован, вряд ли мог взглянуть на состо-яние дел в стране по-настоящему широко. Он отличался ра-ботоспособностью, но не внутренней энергией.
Как отмечал биограф короля Д. Хардман, «Людовик любил физиократов, представлявших собой политическое и экономическое крыло Просвещения, не больше чем Про-свещение в целом. Однако он решился сделать ставку на Тюрго (хотя и считал экономиста не более чем хорошим теоретиком), поскольку полагал, что его линия представ-ляет собой линию реформаторского крыла королевской бюрократии, с которым он сам себя отождествлял». Но королевская бюрократия жила не теми идеями, которые были бы способны дать свободу экономике, а стремления-ми все и вся поставить под свой контроль.
Таким образом, думается, что Тюрго с самого начала оказался случайным элементом в королевской админист-рации, человеком, которого система должна была отторг-нуть. Министр сам это понимал. При первой же встрече с королем он сказал несколько льстивые, но весьма знаме-нательные и почти что пророческие слова: «Я должен буду бороться с Вашей врожденной добротой, с Вашим врож-денным великодушием и с людьми, которые особенно Вам дороги. Меня будет бояться и ненавидеть большая часть придворных и тех, которые пользуются милостями. Мне будут приписывать все отказы; меня будут называть жесто-ким, потому что я говорю Вашему Величеству, что нельзя обогащать тех, кого любишь, в ущерб благосостоянию на-рода. Народ, которому я желаю себя посвятить, так легко обмануть: может быть, я заслужу и его ненависть теми ме-рами, которыми хочу его избавить от притеснений. На меня будут клеветать и, может быть, с таким правдоподо-бием, что я лишусь доверия Вашего Величества. Но я не боюсь потерять место, на которое никогда не рассчиты-вал».
Как бы ни был Тюрго скован своими опасениями отно-сительно широкого противодействия, а также равнодуши-ем короля к серьезным реформам, доставшийся ему пост генерального контролера давал огромную власть. Он был аналогом даже не министерского, а скорее вице-премьер- ского. Вся экономика страны — финансы, торговля, обще-ственные работы — попала в ведение Тюрго.
Хотя новому генеральному контролеру не было еще и 50 лет («мальчик в розовых штанишках» по современной терминологии, введенной Александром Руцким), власть пришла к нему уже несколько поздно. Тюрго тяжело болел, с трудом ходил из-за подагры, и подобное печальное состо-яние здоровья, бесспорно, накладывало отпечаток на всю его деятельность, требовавшую как ни какая другая деятель-ность той эпохи полного сосредоточения сил.
И тем не менее планы преобразований были поистине огромными. В арсенале нового генерального контролера имелся целый комплекс реформ. Здесь были и отмена це-хового строя, и ликвидация круговой поруки, существовав-шей при взимании земельного налога, и создание некоего прообраза центрального банка, осуществляющего учет век-селей наряду с кредитованием казны. Предлагал Тюрго и коренное изменение механизма управления провинциями, в соответствии с которым вместо назначенных из центра интендантов (в неэффективности работы которых он мог убедиться на собственном опыте), вводилась бы система ограниченного сословного самоуправления.
Осуществлял Тюрго и чисто административные пре-образования, не связанные напрямую с либерализацией экономики. Прежде всего ему удалось увеличить доходы бюджета и сократить расходы, сведя дефицит к миниму-му. Кроме того, он непосредственно занялся дорожным хозяйством, поглощавшим без пользы слишком много де-нег. Однако главным делом за время непродолжительного пребывания Тюрго на посту генерального контролера была, конечно, либерализация хлебной торговли.
Мучная война
Предшественник Тюрго — умный и прагматичный аб-бат Террэ, воспитанный в духе французского дирижизма, пытался решить проблемы административной системы посредством ее углубления. Он полагал, что высокие цены и диспропорции в снабжении хлебом можно устранить, если просчитать потребности каждого региона, оптими-зировать на этой основе транспортные потоки и снизить таким образом издержки, одновременно увеличив разме-ры государственных хлебных закупок. Однако хозяйство-вание аббата привело к значительным убыткам казны. Кра-сивая теория не сошлась с печальной финансовой прак-тикой.
Становилось ясно, что никаких денег не хватит на про-ведение столь глобальных торговых операций. Террэ был отставлен. Но, думается, что даже если бы он смог довести свой эксперимент до конца, казнокрадство, устранить ко-торое невозможно в столь глобальных этатистских систе-мах, как та, которую создавал Террэ, сделало бы государ-ственную хлебную торговлю неэффективной.
Тюрго энергично взялся за реформы совершенно ино-го толка. Королевским эдиктом от 13 сентября 1774 г. сис-тема регламентации хлебной торговли отменялась. Цены на зерно становились свободными.
Реформатор понимал, что вначале хлеб должен подо-рожать, и потому предусмотрел меры социальной защиты населения. Причем меры эти были выдержаны вполне в духе либеральных подходов XX века. Тюрго опирался на три важнейших принципа: поддерживать потребителя, а не производителя; поддерживать не всех, а лишь нуждаю-щихся; поддерживать путем создания рабочих мест, а не посредством бюджетных субсидий. Всем этим трем прин-ципам удовлетворяла идея создания благотворительных мастерских, в которых по-настоящему бедные люди смогли бы заработать себе на хлеб, продаваемый по рыночной цене.
Спорным в конструкции Тюрго является только одно. Государственное предпринимательство всегда заведомо менее эффективно, чем предпринимательство частное. Либерал XX века предпочел бы, наверное, общественным работам снижение налогов, стимулирующее частный сек-тор создавать новые рабочие места. Однако Тюрго мень-ше всего был теоретиком. Он ориентировался на практи-ку тогдашней жизни. В условиях скованной цеховыми ограничениями Франции XVIII столетия налоговый сти-мул, скорее всего, не сработал бы. Возможно, благотвори-тельные мастерские были единственным реальным спосо-бом решения социальных проблем. Правда, узнать о том, так ли это, мы уже не сможем. Реформы Тюрго оказались остановлены внешними обстоятельствами.
Преобразования были начаты в неурожайный год, что обострило проблему дороговизны. Весной 1775 г. во Фран-ции разразилась так называемая «мучная война». Толпы людей громили рынки и хлебные лавки, порой разворовы-вая хлеб, а порой насильственно устанавливая на него «справедливые» цены. Народная «таксация» стала любо-пытным явлением, говорящим о том, насколько сильны во Франции того времени были идеи административного ре-гулирования рынка.
Трудно сказать, мог ли генеральный контролер выжи-дать с реформами. Возможно, через год или два молодой король уже не был бы столь склонен к рискованным эконо-мическим экспериментам. Тюрго использовал то, что че-рез 200 с лишним лет Лешек Бальцерович назвал окном политических возможностей. Он рискнул сделать ставку на силу и, казалось бы, победил.
«Мучная война» была жестоко подавлена войсками. Ре-форматор подготовил новые эдикты, в том числе и об от-мене цеховой системы. Считается, что Тюрго хотел каче-ственным образом изменить не только экономику, но и всю общественную жизнь. Он стремился обеспечить религиоз-ную терпимость, сформировать систему государственного просвещения и здравоохранения, создать систему местно-го самоуправления, уравнять в правах различные сословия.
Но обстановка в обществе была уже совершенно иной. Тюрго откровенно травили. Пасквилянты изображали Тюрго то злым гением Франции, то беспомощным и не-практичным философом, то марионеткой в руках «секты экономистов».
Надо сказать, что не только низы общества, но и верхи глубоко прониклись идеями дирижизма. Парламенты отдель-ных французских регионов, и прежде всего парижский, ак-тивно сопротивлялись отмене регламентаций хлебной тор-говли еще до начала преобразований Тюрго. В частности, они самостоятельно налагали запреты на вывоз хлеба из региона, примерно так же, как через два с лишним столетия после этого действовали ничего не знавшие о французском опыте российские губернаторы эпохи Ельцина. Реформа столкнулась с отторжением преобразований на ментальном уровне, сказывавшемся позднее даже в ходе революции, ког-да, казалось бы, все традиционные перегородки уж были раз-рушены.
Фригийский колпак ему не подойдет
Тюрго приобрел так много врагов даже не столько из- за того, что он уже сделал, сколько из-за того, что от него ожидали впоследствии. Скорее всего, силы, имеющие вли-яние при дворе, не готовы были соглашаться на изменение фискальной системы, которая отрезала бы часть их дохо-дов в пользу казны. Поэтому очень многим удобно было воспользоваться сегодняшними трудностями, случившими-ся в ходе либерализации хлебной торговли, для того что-бы не допустить крупных налоговых преобразований в дальнейшем.
На волне общественного отторжения реформ пришла к Тюрго высочайшая опала. Слабая власть шла на поводу у общественных настроений. Если в начале своего царство-вания Людовик говорил: «Только мы двое любим народ — я и Тюрго», то впоследствии, когда плодовитый на идеи генеральный контролер приносил ему очередной проект преобразований, монарх со скучающим видом замечал: «Опять мемуар?». В конечном счете король потерял инте-рес к деятельности Тюрго и в 1776 г. отправил его в от-ставку.
На данное решение самым непосредственным образом повлияли придворные интриги. Во-первых, «доброжелате-ли» показали королю подложные письма, в которых Тюр-го якобы непочтительно отзывался о нем самом и Марии Антуанетте. Во-вторых, соответствующим образом интер-претировали наличие дефицита в бюджете, сверстанном Тюрго. На самом же деле этот дефицит возник из-за того, что генеральный контролер был чересчур честным и вклю-чил в расходы один старый долг, который необходимо было срочно погасить. Вскоре после ухода Тюрго огромный де-фицит стал в бюджете нормой.
Почти все крупные реформы были аннулированы. По-кидая свой пост, генеральный контролер заметил Людови-ку: «Я желаю, чтобы время меня не оправдало и чтобы Ваше царствование было спокойным». Больной и измученный неудачами Тюрго скончался в 1781 г. в возрасте 54 лет.
Как отмечает историк Е. Кожокин, «экономист и адми-нистратор в гораздо большей степени, чем политик, Тюрго мало занимался расчетами, какую оппозицию может вызвать та или иная предлагаемая им реформа, к тому же он слиш-ком уповал на возможности убеждения. Ему казалось, что всех можно убедить и все можно объяснить. Лишь бы то, что ты доказываешь, было разумным и истинным. В просве-тительских иллюзиях заключались сила и слабость Тюрго и многих других энциклопедистов».
Общество, несмотря на формально значительный ин-терес к идеям Просвещения, не готово было принять то, что действительно было разумно и истинно. «Думаете, у Вас любовь к общественному благу, — говорил после отставки Тюрго его соратник Кретьен де Мальзерб. — Да у Вас поме-шательство на этой почве, только безумный мог надеяться осуществить все, что Вы задумали...»
После смерти Тюрго практически все стали его любить. Сегодня это одна из самых почитаемых фигур в истории мировой экономической политики и экономической мыс-ли. Все авторы отмечают его высокие человеческие каче-ства и крайне редко за что-либо критикуют.
Тюрго даже попытались тесно связать в духовном пла-не с разразившейся через 18 лет после его смерти револю-цией: мол, на должность генерального контролера он был поставлен по воле народа. Однако, как заметил выдающий-ся экономист Йозеф Шумпетер, «точнее было бы сказать, что Тюрго был возведен на министерский пост королем, а свергнут народом (хотя эта правда также была бы непол-ной)... Фригийский колпак не подойдет Тюрго». Реформа-тор ни в коей мере не отражал волю и взгляды народа. Он, напротив, как мог воевал с ним в прямом и в переносном смысле, пытаясь обеспечить преобразования, необходи-мость которых широкие массы совершенно не способны были в то время осознать.
Дмитрий Травин, Отар Маргания
Из книги "Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара"
Анн Робер Жак Тюрго — французский философ-просветитель и экономист родился в дворянской семье, был третьим сыном и в соответствии с установившейся традицией должен был стать священником. Под влиянием чтения произведений Вольтера и Локка, а также просвещенных учителей не мог сохранить свои старые верования и упросил отца освободить его от обязанностей стать священником. После окончания теологического факультета Сорбонны отказался от духовной карьеры. Был членом салона мадам Жоффрэн, где встречался с Монтескье. д"Аламбером, Гельвецием, Гольбахом, а затем и с Адамом Смитом. Особенно важным для него было знакомство с — главой школы физиократов. Тюрго занимал различные административные должности, а с 1761 но 1774 г. был интендантом в Лиможе, в течение 2 лет был генеральным контролером финансов (при Людовике XVI). Им были проведены важные антифеодальные реформы: снижены налоги, упрочен бюджет, устранена цеховая регламентация. отменены ограничения хлебной торговли, созданы условия роста промышленности.
Главный экономический труд Анн Тюрго — «Размышления о создании и распределении богатств» включал сто теорем и постулатов, отразивших его взгляды на важнейшие экономические проблемы. В «Размышлениях» нашел отражение переход Тюрго от физиократов к классической школе.
Рассматривая ценность благ, Анн Тюрго утверждал, что она представляет собой оценку, которую люди придают предметам, удовлетворяющим их потребности. Текущие цены, согласно Тюрго, формируются в зависимости от спроса и предложения, и по их колебаниям можно судить об избытке или недостатке товара.
В своих размышлениях Анн Тюрю дает детальный анализ социальной структуры общества, впервые выделяя в ней производителей (в сельском хозяйстве и промышленности). которые делятся на предпринимателей — владельцев собственности и наемных рабочих, не имеющих ничего, кроме собственных рабочих рук.
Анн Тюрго отмечал, что собственники земли отделяются от деятельности по ее возделыванию. Доход, получаемый от земли, распределяется между земледельцем, получающим вознаграждение за свой труд, и собственником земли, получающим весь оставшийся доход на основе того, что он обладает правом собственности на землю. А. Тюрю считал, что вся тяжесть налога должна ложиться на собственника земли, а не на того, кто ее обрабатывает.
Доход от капитала Тюрго делил на издержки по созданию продукта и прибыль на капитал; в последнюю он включал заработную плату владельцев капитала, предпринимательский доход и земельную ренту. Анн Тюрго вслед за Кенэ и другими физиократами отстаивал свободу экономической деятельности. По мнению Тюрго, свобода — важнейшее условие развития общества, роста его богатства. Поэтому свобода должна быть предоставлена всем и каждому и в области труда, и в области торговли. Необходимо обеспечить возможно большую конкуренцию , которая приведет к улучшению производства и установлению иен. наиболее выгодных для потребителей.
Необходимо, по мнению А. Тюрю, вернуть свободу торговли, которая была утрачена «вследствие предрассудков», а также «склонности правительства потакать частным интересам». Тюрго впервые сформулировал «закон убывающего плодородия », согласно которому каждое дополнительное вложение в землю капитала и труда дает меньший эффект, чем предыдущий. Хотя Л. Тюрго в целом оставался на позициях физиократов, в ряде вопросов он пошел дальше. Рассматривая вслед за Кенэ земледелие как единственный источник прибавочного продукта, он большое значение придавал развитию промышленности; провел более глубокий анализ капитала, денег, прибыли. Подошел к пониманию значения собственности. Сочинения Тюрго явились в экономике шагом вперед.
Экономическое учение А. Тюрго
Анн Робер Жак Тюрго (1727- 1781) по происхождению дворянин. Его предки традиционно находились на государственной службе в Париже. Согласно семейной традиции он как третий сын вынужден был получить духовное образование. Но по окончании семинарии и теологического факультета Сорбонны 23-летний аббат А. Тюрго неожиданно решил отказаться от своего предназначения для церкви, не желая, по его словам, «всю жизнь носить маску на лице», и перешел на государственную службу. К тому времени этот молодой чиновник хорошо владел шестью языками, круг его интересов составляли философия, филология, юриспруденция, естественные науки, математика, художественная литература, поэзия.
Уже в начале своей служебной карьеры в магистратуре Парижа А. Тюрго более всего интересовался волновавшим его экономическим положением Франции. В 25 лет он уже занимал судебную должность в парижском парламенте, а еще через год — докладчика судебной палаты, став заметной фигурой светских и философских кругов французской столицы. В эти годы А. Тюрго сблизился с одним из коллег — интендантом торговли Венсаном Гурнэ, дружба с которым, в том числе как с экономическим наставником, продолжалась вплоть до смерти В. Гурнэ в 1759 г. Вместе с ним он бывал в кругу друзей Ф. Кенэ, проживавшего, как известно, в одной из квартир на антресолях Версальского дворца.
Очередным служебным назначением А. Тюрго в 1761 г. был утвержден в должности интенданта (губернатора) в Лиможе (центр провинции Лимузен), которую занимал почти 13 лет. Представляя центральную власть в отдаленной провинции, он ведал хозяйственными вопросами, втом числе системой взимания налогов. Именно в Лиможе кий период жизни А. Тюрго написал свое главное экономическое сочинение «Размышления о создании и распределении богатств» (1766), незаконченную работу" «Ценности и деньги» (1769) и другие произведения. Все они, как очевидно, базировались на физиократических взглядах, а также на принципах рыночных экономических отношений, и прежде всего свободной конкуренции и свободной торговли.
В 1774 г. А. Тюрго получил последнее в своей служебной карьере назначение, когда вступивший на престол король Людовик XVI выделил ему пост морского министра, а через несколько недель перевел на должность генерального контролера финансов, равнозначную должности министра финансов — важнейшему в то время посту во внутренних делах королевства.
За 18 месяцев пребывания в должности генерального контролера финансов А. Тюрго хотя и не добился сокращения государственных расходов, но смог провести ряд указов и законопроектов (эдиктов), открывавших возможность для всемерной либерализации экономики страны. Однако каждое его реформаторское нововведение наталкивалось на ожесточенное сопротивление парламента, находившегося пол явным влиянием придворного окружения, дворянства, духовенства и некоторой части предпринимателей, стремившихся сохранить свое монопольное положение. Поэтому реализация положений эдиктов была кратковременной победой А. Тюрго и его единомышленников. В мае 1776 г. королевским посланцем ему был вручен приказ о сдаче дел в связи с отставкой, а спустя три месяца король отменил все эдикты министра-реформатора.
Главными достижениями Тюрго-министра в период реформ явились: введение свободной торговли зерном и мукой внутри страны; свободный ввоз и беспошлинный вывоз зерна из королевства; замена натуральной дорожной повинности денежной поземельной податью; упразднение ремесленных цехов и гильдий, тормозивших рост предпринимательства в промышленной сфере, и др.
Предмет и метод изучения
А. Тюрго не считал себя ни учеником, ни последователем Ф. Кенэ, отрицая какую-либо свою причастность к «секте», как он выразился, физиократов. Тем не менее творческое наследие и практические дела свидетельствуют о его приверженности основам физиократического учения и принципам экономического либерализма.
Например, подобно физиократам, А. Тюрго утверждал: «Земледелец является первой движущей силой в ходе (всех) работ; это он производит на своей земле заработок всех ремесленников. Труд земледельца — единственный труд, производящий больше того, что составляет оплату труда. Поэтому он единственный источник всякого богатства».
После смерти своего друга В. Гурнэ Тюрго опубликован сочинение «Похвальное слово Венсану дс Гурнэ», в котором раскрыл негативное значение протекционистской политики в экономике и выразил убеждение в том, что «обшая свобода покупки и продажи является единственным средством обеспечить, с одной стороны, продавцу — цену, способную поощрить производство, с другой — покупателю — наилучший товар по наименьшей цене».
Теория денег
Еще в 1749 г. будучи в 22-летнем возрасте, опубликовав «Письмо аббату де Сисэ о бумажных деньгах», Л. Тюрго предвосхитил идеи количественной теории денег, «классически» изложенные спустя почти 30 лег самим А. Смитом. В частности, в «Письме...» он вопрошал к Джону Ло словами: «Но позволительно ли было Ло не знать того, что золото, как и все остальное, теряет в цене, если его количество увеличивается?» Кроме того, он с пониманием сути проблемы аргументировал и положение о неудобстве бумажных денег, когда их количество не соответствует количеству производимых товаров и услуг.
Деньги из драгоценных металлов рассматриваются А. Тюрю по существу в качестве одного из товаров в товарном мире, подчеркивая, что «особенно золото и серебро более, чем всякий другой материал, пригодны служить монетой», ибо они «по самой природе вещей сделались монетой и притом всеобщей монетой независимо от всякого соглашения и всякого закона» (курсив мой. — Я.Я.). По его убеждению, деньги, т.е. «золото и серебро, изменяются в цене не только по сравнению со всеми другими товарами, но и по отношению друг к другу, смотря по большему или меньшему их изобилию».
Наконец, критикуя меркантилистов, к «богатству нации» Л. Тюрго относит прежде всего земли и получаемый с них «чистый доход», поскольку, на его взгляд, «хотя деньги составляют непосредственный предмет сбережений и являются, так сказать, главным материалом капиталов при образовании их, но деньги, как таковые, составляют почти незаметную часть совокупной суммы капиталов», а «роскошь непрерывно ведет к их уничтожению».
Теория стоимости
А. Тюрго, как и Ф. Кенэ, придерживался затратной концепции происхождения стоимости, сводя ее сущность к затратам живого и овеществленного (прошлого) груда. В то же время, обосновывая механизм формирования цен на рынке, А. Тюрго выделяет цены текущие и основные. Первые, как он полагает, устанавливаются соотношением спроса и предложения, вторые «в применении к товару есть то, чего данная вещь стоит работнику, это тот минимум, ниже которого цена не может опуститься». При этом, по мнению А. Тюрго, редкость является «одним из элементов оценки» при приобретении товаров.
Теория классов
А. Тюрго, разделяя взгляды Ф. Кенэ, выделяет в обществе три класса: производительный (люди, занятые в сельскохозяйственном производстве); бесплодный (люди, занятые в промышленности и других отраслях материального производства и сферы услуг); собственники земли. Однако первые два класса он называет «работающими или занятыми классами», полагая, что каждый из них «распадается на два разряда людей: на предпринимателей, или капиталистов, дающих авансы, и на простых рабочих, получающих заработную плату». Причем, как уточняет ученый, именно бесплодный класс включает в себя «членов общества, получающих заработную плату».
Теория доходов
В определении сущности и величины заработной платы рабочих А. Тюрю не расходится ни с У. Петти, ни с Ф. Кенэ, как и они, считая ее результатом «от продажи своего труда другим» и полагая, что она «ограничена необходимым минимумом для его существования тем, что ему безусловно необходимо для поддержания жизни». Но в отличие от своих предшественников А. Тюрго относил заработную плату к числу элементов, лежащих в основе выдвинутого им понятия об «общем экономическом равновесии». Последнее, по его словам, устанавливается «между ценностью всех произведений земли, потреблением различного рода товаров, различными видами изделий, числом занятых (их производством) людей и ценой их заработной платы».
Серьезное внимание уделил А. Тюрго исследованию природы происхождения и такого дохода, как ссудный (денежный) процент, осуждая при этом предрассудки моралистов, рассматривающих «отдачу в рост как преступление» и прибегающих к словам из Евангелия: «Взаймы давайте, не ожидая ничего». Он утверждает, что в течение времени займа заимодавец теряет доход, который мог бы получить, потому что рискует своим капиталом, а заемщик может использовать деньги для выгодных приобретений, которые могут принести ему большую прибыль. Поэтому, заключает А. Тюрго, заимодавец «не наносит никакого ущерба заемщику, ибо этот последний соглашается на его условия и не имеет никаких прав на занятую сумму. Прибыль, которую можно получить, имея деньги, является, несомненно, одним из наиболее частых побуждений, склоняющих заемщиков брать в заем под проценты; это один из источников, который даст возможность выплачивать этот процент». Что касается текущего процента, то он, по мнению А. Тюрго, служит на рынке термометром, по которому можно судить об избытке или недостатке капиталов, уточняя, в частности, что низкий денежный процент — это и последствие и показатель избытка капиталов
Занимался географией , литературой, естествознанием и быстро сошёлся почти со всем учёно-литературным миром Парижа. Он стал членом салона мадам Жоффрен , где встречался с Монтескье , д’Аламбером , Гельвецием , Гольбахом , а позже (1762) и с Адамом Смитом .
Особенно важно было для него знакомство в 1755 году с главой школы физиократов , Кене , и с Гурнэ . С последним Тюрго сошёлся более всего, объездил с ним Францию, изучил состояние промышленности и торговли, ознакомился с экономической политикой правительства и с её результатами.
Одно произведение Тюрго появляется за другим, и в каждом почти затрагиваются животрепещущие вопросы. Тюрго пишет:
- против философии Беркли («Lettres contre le système de Berkeley »);
- против Мопертюи по вопросу происхождения языка («Remarques critiques », );
- разбирает известные «Перуанские письма » Ф. де Графиньи ( , «Observations à M-me de Graffigny »);
- составляет план как политической географии , так и всеобщей истории («Géographie politique » и «Discours sur l’histoire universelle », не оконч., и );
- обсуждает вопрос о религиозной терпимости («Lettres sur la tolérance », 1753-1754; «Le conciliateur ou lettres d’un ecclésiastique à un magistrat sur la tolérance civile », );
- составляет ряд философских и экономических статей в Энциклопедии (слова Existence, Étymologie, Expansibilité, Foires et marchés, Fondation, Langues );
- похвальное слово Венсану де Гурнэ (éloge de Gournay , ).
Везде и во всем Тюрго остаётся своеобразным мыслителем, человеком умеренного образа мыслей, не разделявшим настроения, враждебного существующему строю. Так, в письмах к мадам де Граффиньи Тюрго является защитником неравенства, усматривая в нём благо, без которого немыслимо даже развитие полезных искусств. В трактатах о религиозной терпимости, несмотря на широту взглядов, Тюрго стоит за право государства избирать ту или иную религию и оказывать ей покровительство, устраняя этим самым возможность укрепления суеверий, фанатизма и т. п. Соглашаясь с Кенэ, он стоит за сохранение неограниченной центральной власти «под влиянием воспоминаний о великих благодеяниях, оказанных Франции и Европе королём, который учредил общины и дал гражданские права громадной массе лиц» (мемуары мадам Hausset). Приверженность его к монархии сказалась и в поступлении Тюрго в реформированный парламент (chambre royale , ), и в записке, представленной им в качестве министра Людовику XVI по вопросу о реформе муниципалитетов, и в письме к доктору Прайсу по вопросу об американских конституциях.
Интендант Лиможа
Министр
Самой важной мерой, осуществлявшей заветный идеал Гурне и Тюрго, была отмена цехов эдиктом 1776 года . Труд был объявлен личной собственностью и предоставлен самому себе, право на труд в форме королевской регалии было отменено и, как следствие этого, объявлены упраздненными «учреждения, которые душат соревнование промышленников», «лишают государство промышленных знаний, приносимых иностранцами», мешают развитию промышленности, обогащению страны. Иностранцам предоставлено было свободно работать во Франции.
Тюрго увлекался примером Англии, переходившей к фабричной системе; он надеялся ввиду затруднений, созданных для английской промышленности борьбой с Америкой, привлечь английских рабочих во Францию и таким образом перенести во Францию новые способы производства, новые машины, встречавшие препятствия в цеховой экономической политике. Параграф 14 эдикта вводил запрещения, которых английские фабриканты окончательно добились лишь в 1814 году , - запрещения для всех мастеров, рабочих, учеников образовывать ассоциации или собрания под каким бы то ни было предлогом, то есть лишал рабочих во имя свободы труда принадлежавшего им прежде права.
Тюрго не думал ограничиться отдельными реформами. У него был обширный план, который он надеялся осуществить постепенно во Франции и тем оживить разлагавшийся государственный строй. В состав плана входил проект реформы народного образования в видах подготовки граждан к правильному осуществлению реформ. Тюрго мечтал о составлении учебников, приспособленных к моральному и социальному развитию масс. С другой стороны, имел в виду провести выкуп сеньориальных прав (с этой целью была выпущена брошюра Boncerf’a «Sur les emouvements des droits féodaux », которую осудил парламент, но Тюрго принял под свою защиту) и реформировать административный строй путём создания местного самоуправления , органы которого заведовали бы местными делами, не ограничивая прерогатив абсолютной власти. Доклад в этом смысле был представлен Тюрго королю. Но всего этого не удалось выполнить.
Ещё одним из выдающихся достижений Тюрго было учреждение 24 марта 1776 года партнерства с ограниченной ответственностью Caisse d’Escompt , обладавшем правом выпуска банкнот-ассигнаций. С самого начала учрежденный банк имел самую тесную связь с правительством и обеспечивал ему предоставление займа в размере 6 млн франков. В 1788 году правительство установило принудительный курс, а затем в 1790 году признало ассигнации официальным законным платежным средством. После этого Франция утонула в потоке ассигнаций, доведя Caisse до банкротства и оставив на многие годы всеобщее неверие в бумажные деньги .
Опала
Список произведений:
Издания на русском языке:
- Физиократы. Избранные экономические произведения, 2008
- Жак Тюрго. Размышления о создании и распределении богатств: Ценности и деньги / Александр Н. Миклашевский (пер.и доп.). - Юрьев, 1905. - XVIII, 80с. (Шифры в библиотеке им. Вернадского (Киев) - НБУВ: ВС5119)
- Жак Тюрго. Избранные экономические произведения. Пер. с франц. Ред.-сост., авт. вступ. статьи. с 3-26, и примеч. д-р экон. наук И. С. Бак. М., Соцэкгиз, 1961. (Шифры в библиотеке им. Вернадского (Киев) - В0822740 33п(09)133):
Напишите отзыв о статье "Тюрго, Анн Робер Жак"
Примечания
Литература
Библиография
- Аникин А. В. Глава девятая. Мыслитель, министр, человек: Тюрго // Юность науки: Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса. - 2-е изд. - М .: Политиздат , 1975. - С. 170-182. - 384 с. - 50 000 экз.
- Блауг М. Тюрго, Анн Роберт Жак // 100 великих экономистов до Кейнса = Great Economists before Keynes: An introduction to the lives & works of one hundred great economists of the past. - СПб. : Экономикус, 2008. - С. 304-305. - 352 с. - (Библиотека «Экономической школы», вып. 42). - 1 500 экз. - ISBN 978-5-903816-01-9 .
- Тюрго, Анн Робер Жак / Гофман А. Б. // Тихоходки - Ульяново. - М . : Советская энциклопедия, 1977. - (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969-1978, т. 26).
- Захер Я. М. . - М .: Госиздат, 1919. - 78 с. - (Биографическая библиотека).
- Казарин А. И. // Французский ежегодник 1961: сборник. - М .: Наука , 1962. - С. 75-94 .
- Лучицкий И. В. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
- Промыслов Н.В. Деятельность А.Р.Ж. Тюрго в Лимузене (по материалам российского архива). // Европа. Вып. 5. Тюмень, 2005. C. 148-162.
- Сперанская Л. Н. // Всемирная история экономической мысли : В 6 томах / Гл. ред. В. Н. Черковец. - М .: Мысль , 1987. - Т. I. От зарождения экономической мысли до первых теоретических систем политической жизни. - С. 459-465. - 606 с. - 20 000 экз. - ISBN 5-244-00038-1 .
- Травин Д. // Дело: газета. - СПб. , 2007.
- Фор Э. = La Disgrâce de Turgot. 12 mai 1776. - М .: Прогресс , 1979. - 567 с.
- Du Pont de Nemuors. Memoires sur la vie et les ouvrages de m. Turgot, ministre d’état. Philadelphie, 1782.
- Kiener M. Ch., Peyronnet J.-Cl. Quand Turgot régnait en Limusin: un tremplin vers le pouvoir. P., 1979.
Отрывок, характеризующий Тюрго, Анн Робер Жак
– Об вашем деле, – обратился князь Андрей опять к Борису, – мы поговорим после, и он оглянулся на Ростова. – Вы приходите ко мне после смотра, мы всё сделаем, что можно будет.И, оглянув комнату, он обратился к Ростову, которого положение детского непреодолимого конфуза, переходящего в озлобление, он и не удостоивал заметить, и сказал:
– Вы, кажется, про Шенграбенское дело рассказывали? Вы были там?
– Я был там, – с озлоблением сказал Ростов, как будто бы этим желая оскорбить адъютанта.
Болконский заметил состояние гусара, и оно ему показалось забавно. Он слегка презрительно улыбнулся.
– Да! много теперь рассказов про это дело!
– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом, как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе.к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?
– Так наступление окончательно решено? – сказал Болконский.
– И знаете ли, мой милый, мне кажется, что решительно Буонапарте потерял свою латынь. Вы знаете, что нынче получено от него письмо к императору. – Долгоруков улыбнулся значительно.
– Вот как! Что ж он пишет? – спросил Болконский.
– Что он может писать? Традиридира и т. п., всё только с целью выиграть время. Я вам говорю, что он у нас в руках; это верно! Но что забавнее всего, – сказал он, вдруг добродушно засмеявшись, – это то, что никак не могли придумать, как ему адресовать ответ? Ежели не консулу, само собою разумеется не императору, то генералу Буонапарту, как мне казалось.
– Но между тем, чтобы не признавать императором, и тем, чтобы называть генералом Буонапарте, есть разница, – сказал Болконский.
– В том то и дело, – смеясь и перебивая, быстро говорил Долгоруков. – Вы знаете Билибина, он очень умный человек, он предлагал адресовать: «узурпатору и врагу человеческого рода».
Долгоруков весело захохотал.
– Не более того? – заметил Болконский.
– Но всё таки Билибин нашел серьезный титул адреса. И остроумный и умный человек.
– Как же?
– Главе французского правительства, au chef du gouverienement francais, – серьезно и с удовольствием сказал князь Долгоруков. – Не правда ли, что хорошо?
– Хорошо, но очень не понравится ему, – заметил Болконский.
– О, и очень! Мой брат знает его: он не раз обедал у него, у теперешнего императора, в Париже и говорил мне, что он не видал более утонченного и хитрого дипломата: знаете, соединение французской ловкости и итальянского актерства? Вы знаете его анекдоты с графом Марковым? Только один граф Марков умел с ним обращаться. Вы знаете историю платка? Это прелесть!
И словоохотливый Долгоруков, обращаясь то к Борису, то к князю Андрею, рассказал, как Бонапарт, желая испытать Маркова, нашего посланника, нарочно уронил перед ним платок и остановился, глядя на него, ожидая, вероятно, услуги от Маркова и как, Марков тотчас же уронил рядом свой платок и поднял свой, не поднимая платка Бонапарта.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказал Болконский, – но вот что, князь, я пришел к вам просителем за этого молодого человека. Видите ли что?…
Но князь Андрей не успел докончить, как в комнату вошел адъютант, который звал князя Долгорукова к императору.
– Ах, какая досада! – сказал Долгоруков, поспешно вставая и пожимая руки князя Андрея и Бориса. – Вы знаете, я очень рад сделать всё, что от меня зависит, и для вас и для этого милого молодого человека. – Он еще раз пожал руку Бориса с выражением добродушного, искреннего и оживленного легкомыслия. – Но вы видите… до другого раза!
Бориса волновала мысль о той близости к высшей власти, в которой он в эту минуту чувствовал себя. Он сознавал себя здесь в соприкосновении с теми пружинами, которые руководили всеми теми громадными движениями масс, которых он в своем полку чувствовал себя маленькою, покорною и ничтожной» частью. Они вышли в коридор вслед за князем Долгоруковым и встретили выходившего (из той двери комнаты государя, в которую вошел Долгоруков) невысокого человека в штатском платье, с умным лицом и резкой чертой выставленной вперед челюсти, которая, не портя его, придавала ему особенную живость и изворотливость выражения. Этот невысокий человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал дорогу. Князь Андрей не сделал ни того, ни другого; в лице его выразилась злоба, и молодой человек, отвернувшись, прошел стороной коридора.
– Кто это? – спросил Борис.
– Это один из самых замечательнейших, но неприятнейших мне людей. Это министр иностранных дел, князь Адам Чарторижский.
– Вот эти люди, – сказал Болконский со вздохом, который он не мог подавить, в то время как они выходили из дворца, – вот эти то люди решают судьбы народов.
На другой день войска выступили в поход, и Борис не успел до самого Аустерлицкого сражения побывать ни у Болконского, ни у Долгорукова и остался еще на время в Измайловском полку.
На заре 16 числа эскадрон Денисова, в котором служил Николай Ростов, и который был в отряде князя Багратиона, двинулся с ночлега в дело, как говорили, и, пройдя около версты позади других колонн, был остановлен на большой дороге. Ростов видел, как мимо его прошли вперед казаки, 1 й и 2 й эскадрон гусар, пехотные батальоны с артиллерией и проехали генералы Багратион и Долгоруков с адъютантами. Весь страх, который он, как и прежде, испытывал перед делом; вся внутренняя борьба, посредством которой он преодолевал этот страх; все его мечтания о том, как он по гусарски отличится в этом деле, – пропали даром. Эскадрон их был оставлен в резерве, и Николай Ростов скучно и тоскливо провел этот день. В 9 м часу утра он услыхал пальбу впереди себя, крики ура, видел привозимых назад раненых (их было немного) и, наконец, видел, как в середине сотни казаков провели целый отряд французских кавалеристов. Очевидно, дело было кончено, и дело было, очевидно небольшое, но счастливое. Проходившие назад солдаты и офицеры рассказывали о блестящей победе, о занятии города Вишау и взятии в плен целого французского эскадрона. День был ясный, солнечный, после сильного ночного заморозка, и веселый блеск осеннего дня совпадал с известием о победе, которое передавали не только рассказы участвовавших в нем, но и радостное выражение лиц солдат, офицеров, генералов и адъютантов, ехавших туда и оттуда мимо Ростова. Тем больнее щемило сердце Николая, напрасно перестрадавшего весь страх, предшествующий сражению, и пробывшего этот веселый день в бездействии.
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu"on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu"on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Биография Родом из Нормандии. Его прадед выдвинулся в Генеральных штатах 1614 года в качестве представителя нормандского дворянства; его дед состоял в конце XVII века интендантом в Меце, затем в Туре; его отец был одним из выдающихся деятелей городского управления в Париже (купеческим прево Парижа). Третий сын в семье, Тюрго был предназначен к духовному званию. Запуганный матерью, тихий, застенчивый мальчик, прятавшийся под диванами и стульями, когда в дом родителей его являлись посторонние, он был отдан в семинарию Сен-Сюльпис, а потом поступил в Сорбонну для окончания богословского образования. По словам Морелли, сотоварища Тюрго, последний уже тогда обнаружил в полной силе отличительные качества своего ума: способность ясно понимать соотношение идей и группировать все разнообразие фактов в одну систему. Под влиянием двух просвещённых учителей, а также чтения произведений Вольтера и Локка талантливый юноша, упросил отца освободить его от обязанности быть священником.
Основные труды Основное его произведение «Размышления об образовании и распределении богатства» вышло в свет отдельной книгой в 1766 году. Среди его работ: «Ценности и деньги» (1769). Произведения Тюрго базировались на принципах рыночных экономических отношений, предполагающих свободную конкуренцию и свободную торговлю. План работы о торговле, денежном обращении, проценте и богатстве государств Учреждение фондов Похвальное слово Венсану де Гурнэ Торговля зерновыми Докладная записка о рудниках и каменоломнях Размышления о создании и распределении богатств Поощрение мануфактур Письмо Юму
Разработанные вопросы В учении о классах он дает детальный срез социальной структуры общества, давая более зрелое толкование классовой структуры общества. Разделяя взгляды Кенэ, выделял в обществе три класса: производительный, бесплодный и собственников земли. Однако первые два класса он называл работающими или занятыми классами, полагая, что каждый из них распадается на два разряда людей: на предпринимателей, владеющих собственностью, и наемных работников, не имеющих ничего кроме рабочих рук и ремесла.
Тюрго изучал процесс формирования цен на рынке. Он выделил цены текущие, которые устанавливаются соотношением спроса и предложения, и основные, равные тому, чего данная вещь стоит работнику. Основные цены являются минимумом, ниже которого цена опуститься не может. Тюрго ввел понятие «капитал». Ренту считал источником прибыли. Признавал промышленную и торговую прибыль как доход на капитал. Тюрго исследовал происхождения ссудного процента. Он обосновал необходимость предоставления денег в виде займа и естественность получения за это процента, поскольку заимодавец теряет доход, который мог бы получить. Величина процента, по мнению Тюрго служит на рынке индикатором, свидетельствующим об избытке или недостатке капитала. Например, низкий процент - это показатель и следствие избытка капитала.
Тюрго и теория денег Тюрго внес дополнения в теорию денег. Отмечая их связь с товарным миром, подчеркивал товарную природу золота и серебра. Золото и серебро измеряют и представляют ценность других товаров и изменяются в цене по сравнению с другими товарами в зависимости от изобилия. Бумажные деньги с его точки зрения ведут к неудобству, когда их количество не соответствует количеству производимых товаров и услуг. Он отмечал негативные последствия протекционистской политики, считая, что свобода покупки и продажи является необходимым условием обеспечить продавцу цену, способную поощрить производство, а покупателю - наилучший товар по наименьшей цене.
Государственная деятельность В качестве министра финансов Франции Тюрго показал себя как выдающийся государственный деятель. Он опубликовал и претворил в жизнь шесть законоположений (эдиктов), составленных от имени короля: 1) о превращении натуральных дорожных повинностей в денежные сборы; 2) о полном уничтожении местных сборов на торговлю хлебом; 3) об уничтожении других сборов с торговцев; 4) об уничтожении цехового ремесла; 5) об уничтожении пошлин на ввозимое во Францию сало (из сала делали свечи); 6) об уничтожении сборов с мясной торговли. Все эдикты имели своей целью уничтожение феодальных ограничений и развитие буржуазных торгово-денежных отношений.
Выводы Труды и реформы физиократов выражали интересы не только сельского хозяйства. «Наука естественного порядка» открывала путь для развития рыночных, капиталистических отношений в городе и деревне. Провозглашенная ими формула «laissez faire, laissez passer» означала требование свободы промышленной деятельности, развития инициативы, экономического прогресса, не связанного лишь с аграрными интересами. Труды А. Тюрго представляют собой несомненный шаг от физиократии к классической политэкономии.
1)Классы. Признавая правильность трехчленную структуру общества, определенную в экономической таблице, Тюрго ввел еще понятие о наемном рабочем и капиталисте, причем правильно объяснил происхождение наемного рабочего отделением непосредственного производителя от земли. 2)"Чистый продукт" он подразделял на земельную ренту и прибыль, которая, в свою очередь, делилась на процент и предпринимательский доход. 3)Капитал Тюрго трактовал как "накопленную ценность", указывая на ее способность к самовозрастанию. 4)Стоимость и цена. Стоимость у Тюрго определяется полезностью вещи, а цена спросом и предложением, в основе которых лежат оценки вещи покупателем и продавцом. Это положение отличало теорию Тюрго от классической политической экономии.
Список литературы: 1. История экономических учений: Учебник / С.А. Бартенев. - 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Магистр, 2007 г. История экономических учений 2. История экономических учений: Учебник/ под общ. ред. А.Г. Худокормова. - М. ИНФА-М с. - (серия «Высшее образование»). История 3. История эконом. учений: Учеб. пособие: под общ. ред. Т.А. Шмарловской. - МН.: ООО «Новое знание», с. 4. Титова Н.Е. История экономических учений: Курс лекций. -М.: Гуманит с.
- Граница между европой и азией Америка относится к европе
- Как экономить деньги при маленькой зарплате?
- Порядок получения жилищной субсидии для военнослужащих
- Лимит кассы: нормативная база и сроки установления лимита
- Полная система вычетов Алгебраическая форма комплексного числа
- Модель «Совокупный спрос – совокупное предложение Увеличение совокупного спроса вызывает
- Что называется периодом в физике
- Виды и типы недвижимости, их экономическая составляющая Поля инициализаторов типа
- Экономика, население и города Чеченской Республики
- Особенности проведения региональной программы материнский капитал в московской области Региональный материнский капитал программе семья
- Должностная инструкция страхового агента росгосстрах
- Учет материалов на складе и в бухгалтерии
- На вопрос «Можно ли строить дом без разрешения на строительство?
- Ип на осно какие налоги платит?
- Доходы и расходы будущих периодов Как распределить расходы, затрагивающие несколько налоговых периодов
- Экономические циклы, их особенности и виды
- Необходимо знать от чего зависят цены на жилье
- Контрольная работа: Экономическая мысль Древней Греции
- Бухгалтерские проводки по реализации товаров и услуг 1с бухгалтерия 8
- Оборотные активы организации